Geschichtswissenschaftliche Blogs auf einen Blick
History Politics as kind of siege mentality, when the state sees any criticism of its past as support for the enemy. See e.g. Sandarmokh.
The post How Policy Change Affects Memory Politics appeared first on Public History Weekly.
Quelle: https://public-history-weekly.degruyter.com/7-2019-28/sandarmokh/
The present is increasing pressure and shrinks historical time. Presentism aims to comprehend the complexity, in which the past cannot be objectively reconstructed, but can only be constructed anew.
The post Presentism: New Historical Thinking in Russia appeared first on Public History Weekly.
Quelle: https://public-history-weekly.degruyter.com/7-2019-15/presentism/
Some years have passed since the appearance of the Historical and Cultural Standard (ИКС) for teaching Russian history. It has significantly changed the...
The post “Chronological Frameworks”, New History Strategy? (ИКС) appeared first on Public History Weekly.
Quelle: https://public-history-weekly.degruyter.com/6-2018-33/%D0%B8%D0%BA%D1%81-russian-history/
Public history in Russia reveals the state's desire to monopolize public space associated with the past. This new direction, consequently, cannot find a constructive dialogue with the state, society and professional historians.
The post Public History in Russia: What Is It? appeared first on Public History Weekly.
Quelle: https://public-history-weekly.degruyter.com/6-2018-2/public-history-in-russia-what-is-it/
In Russia, the October Revolution of 1917 is not celebrated for more than a quarter of a century. However, the centennial anniversary of 1917 cannot be circumvented - 1917 and the subsequent events, which are now commonly called the “Great Russian Revolution.”
The post Centenary of the Great Russian Revolution of 1917 appeared first on Public History Weekly.
Quelle: https://public-history-weekly.degruyter.com/5-2017-30/centenary-great-russian-revolution-1917/
Тридцать лет назад российская историография находилась в тисках регулирования государственной коммунистической идеологии и серьезно отставала от развития западноевропейской и североамериканской исторической мысли. Все попытки некоторых историков выйти за рамки марксистско-ленинской идеологии жестко преследовались партийными и государственными органами как угроза безопасности. История в России получила раскрепощение благодаря реформам и политике гласности Михаила С. Горбачева. Российские историки много цитируют работы М. Хальбвакса, П.Хаттона, П.Нора, П.Рикера, переведенные на русский язык.
[...]
Quelle: http://public-history-weekly.oldenbourg-verlag.de/4-2016-13/memory-studies-boom-russia/
The reform of history education in Russia aimed at promoting the growth of interest in history, the formation of critical thinking, and the emergence of solid knowledge about the country’s history and world history. Much has already been achieved. Nevertheless, one cannot speak of sustainable notions of history for school children that could help to form a collective identity. In recent years, we can see a reverse process, back to archaic consciousness, based on distorted historical memory.
In a recent discussion with history teachers about the present challenges of teaching history at school, I found that they did not describe the main burden as the increasing administrative burden and the number of reports they were being …
In a recent discussion with history teachers about the present challenges of teaching history at school, I found that they did not describe the main burden as the increasing administrative burden and the number of reports they were being required to write. Nor did they complain about the mismatch between the requirements of the federal educational standards on the one hand, and the examinations materials and the standardized state examination on the other. No, what troubled them far more was the small number of lessons allotted to the “Great Patriotic War” (1941–1945). Some well-known historians and testbook authors confirmed the teachers’ complaints that a mere four hours are reserved for teaching the history of this war at school.[1]
These complaints struck me as strange, because the history of the Great Patriotic War (1941–1945) for a long time held a key position in the school history curriculum in Russia. The Great Patriotic War was clearly given more space than the First World War in the new historical-cultural standard of the textbook on the history of Russia (2013) [2]. Up until then, it had always been allocated enough teaching hours and enough extracurricular time at school. For example, the materials used to evaluate the knowledge of Russian schoolchildren in 2015 have been amended. One more assignment was added to the existing tests so as to examine students’ knowledge of the heroism of the Soviet people during the Great Patriotic War. In the post-Soviet period, the history of this war became the cornerstone for constructing a new collective identity. The Ministry of Education requires the patriotism of the modern generation of Russians to be forged and strengthened by examples of the heroism of Russian soldiers during the Great Patriotic War. In general, the Russian victory in the Great Patriotic war is a matter of pride, both for the modern Russian state and for the collective memory of the people (i.e., public history).
Teachers’ difficulties in teaching the history of the Great Patriotic War have transcended the boundaries of school history long ago, becoming the subject of fierce disputes in politics, policy making, and legislation. The Russian media comments ironically on the country’s political squabbles over war history. Writing in the newspaper Vedomosti, Maxim Trudolyubov quite rightly identified the main shortcomings of Russian war historiography as lamented by modern politicians:
The state actively protects the Great Patriotic War against any attempts to downplay Russia’s victory or to revise the outcomes of the Second World War.
Alexander S. Sieniawskii and Elena S. Sieniawskaya, two acclaimed Russian historians and experts on the history of military psychology, culture, and war memory, stress that the history of almost all wars of the twentieth century has undergone constant revision. The history of the Second World War in particular has been subject to strong adjustment. One crucial fact is that the outcome of this war determined the balance of power established in 1945. In the 1990s, the world order changed dramatically, and this has challenged the existing conception of the Second World War.[4] Another major issue concerning the public commemoration of this war is the behavior of the Soviet Union on the eve of the Second World War. In the Soviet period, there were no problems with teaching the history of the USSR’s pre-war policy. These policies were portrayed as a sincere and steadfast line of action to ensure peace and to prevent Nazi aggression. The official concept, supported by the present government of the Russian Federation and based on a national-patriotic discourse, repeats much of Soviet historiography.[5] Russian historians have to “ward off” the attempts of Western historians to revise the history of the USSR’s pre-war policy in Poland, the Baltic States, Romania, and Finland; this history includes the errors committed by Joseph Stalin and his direct aggression against these countries.[4] Russian textbooks still repeat the version of the Baltic States, Western Ukraine, and Belarus “joining” the USSR. There is no clear interpretation of when the Soviet Union entered the Second World War. I would not like to believe that the main reason for the changes in the interpretation of the history of the Second World War and Russia’s role in that war are part of a trial the strength between the new world powers. This means that any changes in the world order or in the balance of powers in global politics will lead to a different evaluation of the Second World War and the role of the Soviet Union in that war.
In historical culture and in the collective memory of most Russians, the Great Patriotic War is associated with the profound upheaval experienced by the whole country, and almost by every family. Alexander S. Sieniawskii and Elena S. Sieniawskaya have made a good proposal in support of a “constructive” memory of the Second World War.[4] Historical memory should include interpretive practices from both the winners and the losers in the war. It turns out that Russian teachers are right when they claim that the curriculum provides few lessons to study the Great Patriotic War in 2015, which marks the 70th anniversary of the country’s victory. The attempts by students to understand the history of this war and its problems, just as their efforts to develop an accurate sense of the socio-cultural context from which a particular public commemoration of war has grown, require more time.
____________________
Literature
External links
____________________
[1] Dolutskii, Igor. The Unified State Examination in History as a Means of Retraditionalization // Russian Education & Society. Sep 2014, Vol. 56 Issue 9, p. 56-81.
[2] Istoriko-kulturny standart. Proect // http://histrf.ru/ru/biblioteka/book/istoriko-kul-turnyi-standart (Last Accessed 2. March 2015).
[3] Kradenye pobedy// Ведомости. 31.10.2014. № 204// http://www.vedomosti.ru/opinion/news/35473221/kradenye-pobedy (Last Accessed 2. March 2015).
[4] Sieniawskii, Alexander S., Sieniawskaya, Elena S. Vtoraya mirovaya voina I istoricheskaya pamyat’: obraz proshlogo v kontekste sovremennoi geopolitiki// Viestnik MGIMO-Universiteta. 2009. № 4. СпеSpetsialny vypusk. С.299-307.
[5] Uldricks, Teddy J. War, Politics and Memory: Russian Historians Reevaluate the Origins of World War II // History & Memory. Fall/Winter 2009, Vol. 21, Issue 2, p. 60-82.
____________________
Image Credits
Stamps of Russia. The 55th anniversary of Victory in the Great Patriotic War (1941-1945), 2000; Source: http://commons.wikimedia.org/wiki/File:Kvartblok_55_years_of_Victory,_Russia,_2000.jpg (7.3.2015).
Recommended Citation
Khodnev, Alexander: War in Russian history is more than just a war. In: Public History Weekly 3 (2015) 9, DOI: dx.doi.org/10.1515/phw-2015-3647.
Copyright (c) 2015 by De Gruyter Oldenbourg and the author, all rights reserved. This work may be copied and redistributed for non-commercial, educational purposes, if permission is granted by the author and usage right holders. For permission please contact: elise.wintz (at) degruyter.com.
Als ich neulich mit Lehrpersonen über die Herausforderungen diskutierte, die der Geschichtsunterricht heutzutage stellt, fiel mir auf, dass die Lehrpersonen keineswegs die wachsenden bürokratischen Tätigkeiten oder die Menge an Berichten als Hauptbelastung nannten und auch nicht die Unausgeglichenheit zwischen den bundesstaatlichen Bildungsstandards und den Prüfungsunterlagen sowie den vereinheitlichten Staatsprüfungen. Sie waren weitaus mehr besorgt über die geringe Zahl an Lektionen, die dem “Großen patriotischen Krieg” (1941-1945) zugeteilt worden ist. Einige bekannte HistorikerInnen und SchulbuchautorInnen bestätigten die Klagen, wonach an den Schulen nur vier Lektionen zur Verfügung stehen, um die Geschichte dieses Krieges zu behandeln.[1]
Diese Klagen erscheinen befremdlich, hielt doch die Geschichte des “Großen Vaterländischen Krieges” (1941-1945) für lange Zeit eine Schlüsselposition im russischen Lehrplan inne. Der “Grosse Vaterländische Krieg” erhielt in den neuen Richtlinien für die Erstellung von Lehrmitteln für russische Geschichte (2013)[2] deutlich mehr Raum zugesprochen als etwa der 1. Weltkrieg. Er erhielt bislang auch immer ausreichend Zeit und Aufmerksamkeit im Unterricht und in ausserschulischen Aktivitäten. So wurden beispielsweise die Unterlagen ergänzt, mit denen das Wissen von russischen SchülerInnen 2015 überprüft und kontrolliert wird. Eine zusätzliche Aufgabe wurde hinzugefügt, um das Wissen zu Fakten über das Heldentum der sowjetischen Bevölkerung im “Grossen Vaterländischen Krieg” zu testen. In der postsowjetischen Phase wurde die Geschichte dieses Krieges zum Eckpfeiler bei der Konstruktion einer neuen kollektiven Identität. Das Bildungsministerium forderte, dass die patriotische Gesinnung der modernen Generation Russlands geprägt und gestärkt werde durch das beispielhafte Heldentum russischer Soldaten im “Grossen Vaterländischen Krieg”. Grundsätzlich ist der Sieg Russlands im “Grossen Vaterländischen Krieg” sowohl von Seiten des modernen russischen Staates als auch im kollektiven Gedächtnis der Bevölkerung mit Gefühlen des Stolzes verbunden.
Die Schwierigkeiten der Lehrpersonen, die Geschichte des “Grossen Vaterländischen Krieges” zu unterrichten, sind seit Langem dem Bereich der Geschichtsunterrichts entwachsen und zum Gegenstand harscher Auseinandersetzungen im Bereich der Politik und der Gesetzgebung geworden. Die russischen Medien kommentieren die Schwierigkeiten der Politiker mit Ironie. Der Journalist der Zeitung “Vedomosti” hat ganz richtig die wichtigsten Missstände in der Geschichtsschreibung zusammengefasst, welche die PolitikerInnen des modernen Russlands beklagen:
Der Staat verteidigt den “Grossen Vaterländischen Krieg” aktiv gegen Versuche, den Sieg Russlands herunterzuspielen oder die Ergebnisse des Zweiten Weltkriegs zu revidieren.
Alexander S. Sieniawskii und Elena S. Sieniawskaya sind bekannte russische HistorikerInnen und ExpertInnen bezüglich der Geschichte der Militärpsychologie und -kultur sowie der Kriegserinnerung. Sie betonen, dass die historische Darstellung und Beurteilung aller Kriege des 20. Jahrhunderts Revisionen unterzogen wurden. Die historische Beurteilung des Zweiten Weltkriegs ist dabei ganz besonders stark verändert worden. Fakt ist, dass das Kriegsergebnis das 1945 etablierte Kräftegleichgewicht fixierte. In den 1990er Jahren veränderte sich die Weltordnung dramatisch, wodurch das vorhandene Konzept des Zweiten Weltkriegs in Frage gestellt wurde.[4] Ein anderes Problem mit der öffentlichen Erinnerung an den Krieg ist das Verhalten der Sowjetunion am Vorabend des 2. Weltkriegs. Zur Zeit der Sowjetunion gab es keine Probleme beim Unterrichten der Vorkriegspolitik der Sowjetunion. Diese Politik wurde als aufrechter und standhafter Kurs einer Politik des Friedens und der Vermeidung einer Nazi-Aggression dargestellt. Die offizielle Lesart der Geschichte, wie sie von der modernen Regierung der russischen Föderation unterstützt wurde und die auf einem national-patriotischen Diskurs basiert, wiederholt viele Aspekte der sowjetischen Historiographie.[5] Russische HistorikerInnen müssen die revisionistischen Versuche westlicher HistorikerInnen “zurückschlagen”, wenn sie anhand der sowjetischen Vorkriegspolitik in Polen, in den baltischen Staaten, Rumänien und Finnland Fehler von Josef Stalin oder eine direkte Aggression gegen diese Länder anzeigen.[4] Die russischen Lehrmittel wiederholen noch immer die Version, wonach die baltischen Staaten, die westliche Ukraine und Weissrussland sich der UdSSR “anschlossen”. Es gibt keine klare Erläuterung, wann die Sowjetunion in den 2. Weltkrieg eintrat. Ich möchte nicht glauben, dass der Hauptgrund für die Wechsel bei der Interpretation der Geschichte des Zweiten Weltkrieges und der Rolle Russlands darin Teil einer Art Kräftemessens zwischen den neuen Großmächten ist. Das würde bedeuten, dass mit jeder Änderung der Weltordnung oder des Kräftegleichgewichts in der Weltpolitik der Zweite Weltkrieg und die Rolle der Sowjetunion darin unterschiedlich beurteilt würden.
Der “Große Vaterländische Krieg” wird in der Geschichtskultur und im kollektiven Gedächtnis der meisten Russen mit grossen Erschütterungen in Verbindung gebracht, die das ganze Land und fast jede Familie erlebt hat. Alexander S. Sieniawskii und Elena S. Sieniawskaya haben einen guten Vorschlag für eine “konstruktive” Erinnerung an den Zweiten Weltkrieg vorgelegt.[5] Die historische Erinnerung sollte Interpretationspraktiken sowohl von GewinnerInnen wie auch von VerliererInnen umfassen. Es zeigt sich, dass die russischen Lehrpersonen recht haben, wenn sie behaupten, dass der Lehrplan zu wenige Stunden für die Behandlung des “Großen Vaterländischen Krieges” einräumt angesichts der 70-Jahr-Feierlichkeiten des Sieges. Die Versuche von SchülerInnen, die Probleme der Geschichte dieses Kriegs zu verstehen und sich eine korrekte Vorstellung des soziokulturellen Kontexts zu bilden, der rund um die Erinnerung an diesen Krieg in der Öffentlichkeit entstanden ist, benötigt mehr Zeit.
____________________
Literatur
Externe Links
____________________
[1] Dolutskii, Igor. The Unified State Examination in History as a Means of Retraditionalization // Russian Education & Society. 56 (2014), H. 9, S. 56-81.
[2] Istoriko-kulturny standart. Proect // http://histrf.ru/ru/biblioteka/book/istoriko-kul-turnyi-standart (zuletzt 2.3.2015).
[3] Kradenye pobedy// Ведомости. 31.10.2014. № 204// http://www.vedomosti.ru/opinion/news/35473221/kradenye-pobedy (zuletzt 2.3.2015).
[4] Sieniawskii, Alexander S., Sieniawskaya, Elena S. Vtoraya mirovaya voina I istoricheskaya pamyat’: obraz proshlogo v kontekste sovremennoi geopolitiki// Viestnik MGIMO-Universiteta. 2009. № 4. СпеSpetsialny vypusk. С.299-307.
[5] Uldricks, Teddy J. War, Politics and Memory: Russian Historians Reevaluate the Origins of World War II // History & Memory. 21 (2009), H. 2, S. 60-82.
____________________
Abbildungsnachweis
Russische Briefmarken anlässliche des 55-Jahr-Jubiläums des Sieges im “Großen patriotischen Krieg” (1941-1945), 2000; Herkunft: http://commons.wikimedia.org/wiki/File:Kvartblok_55_years_of_Victory,_Russia,_2000.jpg (7.3.2015).
Übersetzung aus dem Englischen
von Jan Hodel
Empfohlene Zitierweise
Khodnev, Alexander: Stalin, Stalingrad und die Politik des historischen Gedächtnisses in Russland. In: Public History Weekly 2 (2014) 31, DOI: dx.doi.org/10.1515/phw-2014-2534.
Copyright (c) 2015 by De Gruyter Oldenbourg and the author, all rights reserved. This work may be copied and redistributed for non-commercial, educational purposes, if permission is granted by the author and usage right holders. For permission please contact: elise.wintz (at) degruyter.com.
Обсуждая недавно со школьными учителями главные трудности в преподавании истории в школе, я обнаружил, что все они называют основным бременем не увеличение бюрократической нагрузки и количества отчетов, и не жалуются на несоответствие между требованиями федерального государственного образовательного стандарта и контрольно-измерительных материалов и Единого государственного экзамена. Их больше волнует малое количество часов, отведенное на уроки о Великой Отечественной войне (1941-1945). Ламентации о том, что на уроки о войне отводят всего четыре часа, подтверждают и некоторые известные историки и авторы учебников [1].
Эти жалобы мне показались странными, поскольку история Великой Отечественной войны (1941-1945) давно и прочно занимает главные позиции в учебных программах школьной истории в России. Великая Отечественная война занимает явно большее место, чем Первая мировая война в новом Историко-культурный стандарте учебника по истории России (2013)[2]. На нее не жалеют учебного и внеурочного времени. Например, в контрольно-измерительные материалы, по которым будут оцениваться в 2015 году знания российских школьников, внесены изменения. К имеющимся заданиям добавлено еще одно задание на проверку знания фактов героизма советских людей в годы Великой Отечественной войны. В постсоветский период России история войны стала краеугольным камнем конструирования новой коллективной идентичности. Министерство образования требует, чтобы патриотизм современного поколения россиян выковывался и укреплялся на примерах героизма российских солдат времен Великой Отечественной войны. В целом победа в Великой Отечественной войне – это предмет гордости как современного Российского государства, так и популярной публичной истории народа.
Учительские трудности в преподавании Великой Отечественной войны в школе давно уже вышли за границы школьной истории и стали предметом острых споров в области политики и законодательства. Российские медиа иронизирует по поводу затруднений политиков. Журналист газеты «Ведомости» Максим Трудолюбов верно перечислил главные обиды на историю современных политиков в России: результаты холодной войны несправедливы, попытки фальсифицировать историю и «отнять победу» в Великой Отечественной стали темами для дискуссий в Государственной думе и принятия законов, даже победа в Первой мировой «была украдена у страны» (сказано президентом В.Путиным на открытии памятника героям Первой мировой)[3]. Государство активно защищает Великую Отечественную от попыток преуменьшить победу в ней России или пересмотреть итоги Второй мировой войны.
Известные российские историки-эксперты по истории военной психологии и культуры военной памяти А.С. Сенявский и Е.С. Сенявская подчеркивают, что история практически всех войн XX века подвергалась ревизии. Особенно сильные корректировки пришлись на долю Второй мировой войны. Дело в том, что итоги войны зафиксировали сложившееся в 1945 соотношение сил. В 1990-е мировой порядок радикально изменился, и это поставило под вопрос существующую концепцию Второй мировой войны[4]. Еще одна большая проблема памяти о войне в публичном пространстве – это поведение Советского Союза накануне Второй мировой войны. В советский период не было проблем с преподаванием истории предвоенной политики СССР. Она изображалась как искренний и уверенный курс политики мира и противодействия нацистской агрессии. Официальная концепция, поддержанная современным правительством РФ и базирующаяся на национально-патриотическом дискурсе, повторяет многое из советской историографии[5]. Российским историкам приходится «давать отпор» попыткам ревизии истории предвоенной политики СССР в отношении Польши, Прибалтики, Румынии и Финляндии со стороны западных историков, указывающие на ошибки И.Сталина и прямую агрессию против этих стран[4]. Российские учебники до сих пор повторяют версию о «присоединении» к СССР Прибалтики, Западной Украины и Белоруссии. Нет ясной интерпретации, когда СССР вступил во Вторую мировую войну. Не хотелось бы верить в то, что главная причина изменений в интерпретациях истории Второй мировой войны и роли России в ней – это часть каких-то замеров силы и мощи новых великих держав¸ и что при любой модификации мирового порядка или соотношения сил в глобальной политике, каждый раз будет меняться и оценка Второй мировой войны и роли Советского Союза.
В исторической памяти и популярной субкультуре истории большинства россиян Великая отечественная война связана с огромными потрясениями, которые испытали на себе и вся страна, и практически каждая семья. А.С.Сенявский и Е.С. Сенявская выказали здравое предложение о поддержке «конструктивной» памяти о Второй мировой[4]. Историческая память должна включать в себя интерпретационные практики как со стороны победителей, так и побежденных.
Выходит, что российские учителя правы, когда заявляют о том, что программа дает мало часов на изучение Великой отечественной войны в год 70-летия победы. Попытки учащихся понять проблемы истории войны и сформировать правильное представление о том социокультурном контексте который вырос вокруг памяти о войне в публичном пространстве требуют больше времени.
____________________
литературы
Внешние ссылок в Интернете
____________________
[1] Dolutskii, Igor. The Unified State Examination in History as a Means of Retraditionalization // Russian Education & Society. Sep2014, Vol. 56 Issue 9, p56-81).
[2] Историко-культурный стандарт. Проект // http://histrf.ru/ru/biblioteka/book/istoriko-kul-turnyi-standart (2.3.2015).
[3] Краденые победы// Ведомости. 31.10.2014. № 204// http://www.vedomosti.ru/opinion/news/35473221/kradenye-pobedy (2.3.2015).
[4] Сенявский, А.С., Сенявская ,Е.С. Вторая мировая война и историческая память: образ прошлого в контексте современной геополитики// Вестник МГИМО-Университета. 2009. № 4. Специальный выпуск. С.299-307.
[5] Uldricks, Teddy J. War, Politics and Memory: Russian Historians Reevaluate the Origins of World War II // History & Memory. Fall/Winter 2009, Vol. 21, Issue 2, p. 60-82.
____________________
Авторы фотографий
Почтовые марки России. 55-летие Победы в Великой Отечественной войне (1941-1945), 2000; http://commons.wikimedia.org/wiki/File:Kvartblok_55_years_of_Victory,_Russia,_2000.jpg (7.3.2015).
Рекомендация для цитирования
Ходнев Александр: Война для Российской истории больше, чем просто война. In: Public History Weekly 3 (2015) 9, DOI: dx.doi.org/10.1515/phw-2015-3647.
Copyright (C) 2015 De Gruyter Oldenbourg и автором, все права защищены. Эта работа может быть скопирована и перераспределяется в некоммерческих, образовательных целях, если разрешение выдается автором и использования правообладателей. Для получения разрешения обращайтесь: elise.wintz (at) degruyter.com.
The post War in Russian history is more than just a war appeared first on Public History Weekly.
Quelle: http://public-history-weekly.oldenbourg-verlag.de/3-2015-9/3647/
Just recently Vladimir Putin suggested renaming Volgograd as Stalingrad, the most controversial figure in twentieth-century Russian history.
The past forms a significant part of the collective identity of modern Russians. The most controversial figure in twentieth-century Russian history is Joseph Stalin. The assessment of his era divides Russian society no less than the current actions of the Kremlin politicians. Their appeal to Stalin’s legacy has a pronounced ideological and propagandistic character.
During the last ten years, no issue in the public history of Russia has been debated more emotionally and more fiercely than Joseph Stalin and his times. The current political leaders are constantly highlighting how topical Stalin’s era remains. For example, President Vladimir Putin, during his visit to France on June 6, 2014, on the occasion of the anniversary of the Normandy landings, met with Russian war veterans and suggested renaming Volgograd as Stalingrad [2]. The intriguing aspect of Putin’s statement is that never before had he spoken explicitly about reinstating the city’s former name. In 2002, Putin had stated bluntly that changing the name “would not be to the benefit of all of us,” as it could raise suspicions about a return to Stalinism [1]. Indeed, such a statement might appear too odious given the devastating effects of the Stalinist era of Russian history, as well as the ambiguous assessment in contemporary Russian society of Stalin’s forced modernization during the 1920s and 30s. Many liberal-minded observers immediately interpreted Putin’s comment in Normandy as another step towards reviving the Soviet past. It is worth remembering that until 1925 the historical name of Volgograd was Tsaritsyn. Then the city was renamed for the first time in honor of Stalin and became Stalingrad. Stalingrad became Volgograd during the Khrushchev period, which sharply condemned Stalin’s crimes.
Collective historical memory in modern Russia has not established stable representations of Stalin as an authoritarian ruler who created a country with a defunct economic system, but with a widely ramified network of punitive institutions. Stalin’s atrocities became a public issue only for a very short period, namely, from 1987 to 1991. Importantly, political journalists rather than professional historians played a crucial role in discovering the truth about Stalinism. In this short period, Russian public history was healthy. In 1991, everything ended with the collapse of the Soviet Union and the beginning of liberal economic reforms. Public debate on the country’s history fell by the wayside. New assessments about the Stalinist period have had no time to strike root either in the teaching of history in schools and universities or in the public sphere. At the very least, this would require not only a generational change among historians and teachers but also continued public interest in reading (critical) newspapers and magazines. Since the early 1990s, however, the circulation of relevant publications has steadily declined. Nor has the public sphere of history had time to establish clear images of the Stalin era.
Consequently, since the early 1990s the Russian people have been too preoccupied with the country’s seismic changes to learn the historical lessons about Stalin, the tyrant who committed atrocious crimes against humanity. Russians have instead had to usher in a new revolutionary era associated with economic and political turmoil, and which has since climaxed in collective disappointment about Russia’s failed liberalization. Liberal ideology, moreover, has used the interpretation of the Stalin regime and the Stalinist state as a major reason to explain the misery and misfortunes of Russia in the previous era. In the 1990s, Russians realized that although Stalin and the Stalinist era were long gone, life in Russia had not improved. The system of history education has added new schizophrenic symptoms to the present public image of Stalin. The previously compulsory examinations in history were abolished In Russian schools in the early 1990s. Consequently, school-leavers were no longer obliged to engage with the history of the Soviet period and the Stalin era. With the decline of public knowledge about Stalin, his image has become blurred. He is not seen as the particularly fear-inspiring authoritarian dictator that he undoubtedly was.
Public opinion polls confirm the contradictory representations of Stalin in modern Russia. In March 2013, the Levada Center, the famous Russian Institute for Public Opinion Research, conducted a survey on the occasion of the sixtieth anniversary of Stalin’s death. Approximately 49–51 percent of respondents appraised Stalin’s role in history rather positively than negatively. About 30 percent assessed his role negatively. However, only 23 percent favored reinstating the historical name of Stalingrad over Volgograd [3]. It is obvious that whereas Russian public perception persists in the “shadow” of the Stalinist totalitarian regime, a return to that period is also ruled out.
The present government attaches the greatest value to the state and its role in the history of Russia. In modern-day Russia, a gradual return of the idea of greatstateness began in 2001. The notion that the state has never make mistakes in Russian history has been carefully blended into public history. Therefore, Stalin has also been elevated to a positive hero of this state history. Many people in Russia remember the sensational history texts written by Alexander V. Filippov, in which Stalin was allegedly called an “effective manager.” Although these were not his exact words, Filippov positively evaluated Stalin’s role in the reforms during the 1920s and 30s, as well as his selection and placement of personnel in the 1940s [4]. Russian public history will remain affected by the Stalin syndrome for a long time.
____________________
Literature
External links
____________________
[1] Novye Izvestiya. 9 June 2014, http://www.newizv.ru/lenta/2014-06-09/202979-slova-putina-o-pereimenovanii-volgograda-nepravilno-ponjali-peskov.html (Last access 11 September 2014).
[2] Putin predlozhil provesti referendum o vozvraschenii Stalingrada. In: RBK. 6 June 2014, http://top.rbc.ru/politics/06/06/2014/929157.shtml (Last access 11 September 2014).
[3] Obschestvennoe mnenie – 2013, Moskva: Levada-Tzentr, 2014, p.246-247.
[4] Filippov, Alexander V. Noveischaya istoriya Rossii 1945—2006, Moskva 2007, p. 87-88.
____________________
Image Credits
© Wikimedia User “High Contrast” – Creative Commons Attribution 3.0 Germany – http://commons.wikimedia.org/wiki/File:Volgograd_city_sign.jpg
Recommended Citation
Khodnev, Alexander: Stalin, Stalingrad, and the Politics of Historical Memory in Russia. In: Public History Weekly 2 (2014) 30, DOI: dx.doi.org/10.1515/phw-2014-2534.
Copyright (c) 2014 by De Gruyter Oldenbourg and the author, all rights reserved. This work may be copied and redistributed for non-commercial, educational purposes, if permission is granted by the author and usage right holders. For permission please contact: julia.schreiner (at) degruyter.com.
Die Vergangenheit bildet einen wesentlichen Teil der modernen kollektiven Identität der Russen. In der Geschichte Russlands des 20. Jahrhunderts gibt es keine kontroversere Figur als Josef Stalin. Die Bewertung seiner Epoche spaltet die russische Gesellschaft nicht weniger als die heutigen Handlungen der Kreml-Politiker. Die Hinwendung zu Stalins historischem Nachlass trägt einen ausgeprägten ideologischen und propagandistischen Charakter.
Im Laufe der letzten Dekade gab es in der öffentlichen Geschichte Russlands kein so heiß diskutiertes und streiterregendes Thema wie die Bewertung von Josef Stalin und seiner Zeit. Spitzenpolitiker verschärfen die Aktualität dieses Themas andauernd. Zum Beispiel als sich Präsident Wladimir Putin im Rahmen seines Frankreich-Besuchs am 6. Juni 2014 anlässlich des Jahrestages des Landung der Alliierten in der Normandie mit Kriegsveteranen traf und vorschlug, die Umbenennung von Wolgograd in Stalingrad in Erwägung zu ziehen[2]. Die Intrige von Putins Statement liegt darin, dass nie zuvor ein Staatsoberhaupt direkt das Thema angesprochen hatte, der Stadt an der Wolga den Namen Stalins wiederzugeben. 2002 erklärte Putin deutlich, dass eine solche Umbenennung “für uns alle nicht von Vorteil wäre”, da sie den Verdacht der Rückkehr in die Stalin-Epoche erwecken würde[1]. Tatsächlich könnte sich so eine Erklärung im Zuge der zerstörerischen Folgen von Stalins Staatsführung und der nicht eindeutigen Einschätzung seiner aufgezwungenen Modernisierung in der modernen russischen Gesellschaft zu belastend anhören. Viele liberal gestimmte Beobachter würden darin noch einen weiteren Schritt rückwärts in Richtung des Wiederauflebens der sowjetischen Vergangenheit sehen. Zur Erinnerung: Bis 1925 war der historische Name der Stadt Zarizyn. Damals wurde die Stadt zunächst zu Ehren Stalins umbenannt und wurde zu Stalingrad. Stalingrad wurde zu Wolgograd in den Zeiten von Chruschtschow (1961), der die Verbrechen Stalins scharf verurteilte.
Das kollektive historische Gedächtnis im modernen Russland erzeugte kein beständiges Bild von Stalin als autoritäres Staatsoberhaupt, das ein Land mit einem nicht lebensfähigen wirtschaftlichen Systems aufbaute, dafür aber mit weit verzweigten Strafinstitutionen. Das liegt daran, dass sich die Geschichtskultur diesem Thema nur in einer sehr kurzen Periode zwischen 1987 und 1991 zugewandt hat. Eine wichtige Rolle bei der Aufdeckung der Wahrheit über den Stalinismus spielten nicht professionelle Historiker, sondern Publizisten. Man kann behaupten, dass die Gesundheit der Geschichtskultur damals in gutem Zustand war. Das endete aber mit dem Zerfall der Sowjetunion und dem Beginn der liberalen wirtschaftlichen Reformen. Die Diskussionen über Geschichte sind in den Hintergrund gerückt. Neue Ansichten zu Stalins Zeit konnten sich weder im Geschichtsunterricht der Schulen und Universitäten noch in der Öffentlichkeit tief verwurzeln. Dafür wäre wenigstens ein Generationswechsel der Geschichtelehrer und –dozenten nötig gewesen, sowie anhaltendes Interesse der Menschen am Zeitungs- und Zeitschriftenlesen. Das Interesse an historisch-publizistischen Texten ging zurück. Auch die Auflagen populärer Druckmedien gingen in den 1990er Jahren beständig zurück. Geschichtskultur konnte so keine deutlichen Vorstellungen über die Stalin-Zeit schaffen.
Demzufolge konnten sich die Einwohner Russlands zu Beginn der 90er Jahre die Einsichten der Geschichtskultur über Stalin als Tyrann, der Verbrechen gegen die Menschheit begangen hatte, nicht einprägen. Sie mussten eine neue revolutionäre Epoche betreten, verbunden mit ökonomischen und politischen Umbrüchen, an deren Ende nur die allgemeine Enttäuschung mit dem liberalen Projekt für Russland wartete. Die liberale Ideologie benutzte die Interpretation des von Stalin erschaffenen Regimes und des Stalin-Staates als Erklärung der Haupt-Ursache für Russlands Leid und Missgeschick in der vorherigen Epoche. Die russische Bürger sahen aber in den 1990er Jahren, dass Stalin schon lange nicht mehr da war, auch der Stalin-Staat existierte nicht mehr, aber das Leben in Russland war nicht besser geworden. Das Bildungssystem im Bereich Geschichte fügte der öffentlichen Gestalt Stalins neue schizophrene Merkmale zu. Obligatorische Prüfungen in Geschichte wurden in den russischen Schulen Anfang der 90er Jahre abgeschafft. Dementsprechend mussten Schulabsolventen keine festen Kenntnisse über die Geschichte der sowjetischen Periode und der Stalin-Epoche aus der Schule besitzen. Stalin erschien als gar kein so schrecklicher, und schon gar nicht autoritärer Diktator, man wusste einfach gar nicht so viel über ihn.
Die Meinungsumfragen bestätigen die Widersprüchlichkeit der Vorstellungen über Stalin im heutigen Russland. Im März 2013 war der 60. Jahrestag von Stalins Tod. Ein in Russland bekanntes Meinungsforschungsinstitut – das Levada-Center – führte zu diesem Anlass eine Umfrage durch. Circa 49 bis 51 Prozent der im Februar-März 2013 befragten Russen schätzten die Rolle Stalins in der Geschichte positiv ein. Eine negative Einschätzung äußerten circa 30 Prozent der Befragten. Dabei unterstützten lediglich 23 Prozent der an dieser Umfrage beteiligen Russen die Wiederbenennung von Wolgograd mit dem historischen Namen Stalingrad[3]. Offensichtlich leben russische Bürger in ihrer Vorstellung weiterhin “im Schatten” von Stalins totalitärem Regime. Sie möchten aber nicht dahin zurückkehren.
Vom Gesichtspunkt der heutigen Regierung besaß der Staat immer den höchsten Wert in der Geschichte Russlands. Eine allmähliche Rückkehr der Großmacht-Idee begann im modernen Russland seit 2001. Die Idee darüber, dass der Staat in der Geschichte Russlands nie Fehler begangen hatte, wurde fleißig in die Geschichtskultur beigemischt. Demzufolge musste Stalin auch ein positiver Held dieser Art von Staatsgeschichte sein. Viele Menschen in Russland erinnern sich an die Situation mit den Lehrbüchern von А.W. Filippov, in denen Stalin angeblich als ein “effizienten Manager” bezeichnet wurde. Und obwohl genau diese Wendung in den von Filippov herausgegebenen Texten fehlte, wurde die Rolle Stalins in den Reformen 1920-1930er Jahre sowie in Kaderauswahl und -einsatz in den 40er Jahren ziemlich positiv bewertet[4]. Die Russen werden in der Geschichtskultur noch lange unter einem “Stalin-Syndrom” leiden.
____________________
Literatur
Externe Links
____________________
[1] Novye Izvestiya. 9. Juni 2014, http://www.newizv.ru/lenta/2014-06-09/202979-slova-putina-o-pereimenovanii-volgograda-nepravilno-ponjali-peskov.html (Aufgerufen am 11. Sept. 2014).
[2] Putin predlozhil provesti referendum o vozvraschenii Stalingrada. In: RBK. 6. Juni 2014, http://top.rbc.ru/politics/06/06/2014/929157.shtml (Aufgerufen am 11. Sept. 2014).
[3] Obschestvennoe mnenie – 2013, Moskva: Levada-Tzentr, 2014, S.246-247.
[4] Filippov, Alexander V. Noveischaya istoriya Rossii 1945—2006, Moskva 2007, S.87-88.
____________________
Abbildungsnachweis
© Wikimedia User “High Contrast” – Creative Commons Attribution 3.0 Germany – http://commons.wikimedia.org/wiki/File:Volgograd_city_sign.jpg
Übersetzung aus dem Russischen
von Maria Zhilkina (Universität Trier)
Empfohlene Zitierweise
Khodnev, Alexander: Stalin, Stalingrad und die Politik des historischen Gedächtnisses in Russland. In: Public History Weekly 2 (2014) 31, DOI: dx.doi.org/10.1515/phw-2014-2534.
Copyright (c) 2014 by De Gruyter Oldenbourg and the author, all rights reserved. This work may be copied and redistributed for non-commercial, educational purposes, if permission is granted by the author and usage right holders. For permission please contact: julia.schreiner (at) degruyter.com.
Прошлое формирует немалую часть современной коллективной идентичности россиян. В истории России XX века нет такой же противоречивой фигуры, как Иосиф Сталин. Оценка его эпохи разделяет российское общество не меньше, чем современные действия кремлевских политиков. Обращение к наследию Сталина носит ярко выраженный идеологический и пропагандистский характер.
В последние десять лет в публичной истории в России нет темы более горячей и вызывающей жаркие споры, чем оценка Иосифа Сталина и его времени. Политические лидеры постоянно добавляют злободневность этому сюжету. Например, президент Владимир Путин в рамках визита во Францию 6 июня 2014, посвященного юбилею высадки союзников в Нормандии встретился с ветеранами и предложил подумать о переименовании Волгограда в Сталинград [2]. Интрига заявления В.В. Путина заключается в том, что никогда ранее глава государства не говорил прямо о возвращении городу на Волге имени Сталина. А в 2002 году В.В.Путин прямо заявлял, что такое переименование «не пошло бы на пользу всем нам», так как породило бы подозрения в откате к эпохе сталинизма [1]. Действительно, слишком одиозным могло выглядеть такое заявление в связи с разрушительными последствиями участия Сталина в управлении страной и неоднозначностью оценки его насильственной модернизации в современном обществе России. Многие либерально настроенные наблюдатели сразу усмотрели в этом еще одни шаг назад в сторону возрождения советского прошлого. Напомним, что историческое название города до 1925 года – Царицын. Тогда город был переименован в первый раз в честь Сталина и стал Сталинградом. Сталинград стал Волгоградом во время Н.С. Хрущева (1961), резко осудившего сталинские преступления.
Коллективная историческая память в Современной России не создала устойчивых представлений о Сталине как авторитарном правителе, построившем страну с нежизнеспособной экономической системой, но разветвленными карательными институтами. Дело в том, что публичная история обратилась к этой теме в очень короткий период времени с 1987 по 1991 год. Большую роль в раскрытии истины о сталинизме сыграли не профессиональные историки, а публицисты. Можно сказать, что здоровье публичной истории в России тогда было в полном порядке. Однако все это закончилось с распадом Советского Союза и началом либеральных экономических реформ. Дискуссии по истории ушли на второй план. Новые суждения о сталинском периоде не успели укорениться ни в преподавании истории в школе и университетах, ни в публичном пространстве. Для этого потребовалась бы, по меньшей мере, смена поколения историков-преподавателей и сохранение интереса людей к чтению газет и журналов. Увлечение чтением исторической публицистики пропадало. И в 1990-х тиражи популярных изданий неуклонно падают. Публичная сфера истории также не успела выстроить отчетливых образов сталинского времени.
Следовательно, жители России не успели к началу 1990-х усвоить уроки взглядов публичной истории о Сталине-тиране, Сталине, совершавшем преступления против человечности. Им пришлось вступить в новую революционную эпоху, связанную с экономическими и политическими потрясениями, в конце которой было массовое разочарование в либеральном проекте для России. А либеральная идеология использовала интерпретацию созданного Сталиным режима и сталинского государства как объяснение главной причины несчастий и злоключений России в предшествующую эпоху. Российский обыватель увидел в 1990-е годы, что Сталина давно нет, не стало и сталинского государства, а жизнь в России не улучшилась. Система исторического образования добавила новые шизофренические признаки публичному образу Сталина. В Российских школах в начале 1990-х годов отменили обязательные экзамены по истории. Таким образом, выпускники не должны были выносить из школы какие-то устойчивые представления по истории советского периода и эпохи Сталина. Сталин получился не такой уж страшный, и совсем не авторитарный диктатор, о нем просто мало, что знали.
Опросы общественного мнения подтверждают противоречивость представлений о Сталине, существующих в современной России. В марте 2013 года исполнилось 60 лет со смерти Сталина. Известный в России институт изучения общественного мнения – Левада-Центр, провел по этому поводу опрос. Примерно от 49 до 51 процента опрошенных в феврале-марте 2013 года россиян скорее положительно оценивали роль Сталина в истории. Отрицательные оценки высказали около 30 процентов опрошенных. Вместе с тем, лишь 23 процента россиян, участвовавших в том же опросе, высказались за возвращение Волгограду исторического наименования Сталинград [3]. Очевидно, что российские обыватели продолжают в своих представлениях жить «в тени» сталинского тоталитарного режима. Однако они не хотят вернуться в него.
Государство всегда было высшей ценностью в истории России с точки зрения современного правительства. Постепенное возвращение идеи великодержавности в современной России началось с 2001 года. В публичную историю старательно подмешивали идею о том, что государство в истории России никогда не совершало ошибок. Следовательно, Сталин также был положительным героем этой государственной истории. Многие в России помнят о нашумевшей истории с учебниками А.В. Филиппова, в которых Сталина, якобы, называли «эффективным менеджером». И хотя точно такой формулировки в текстах, выходивших под редакцией А.В. Филиппова, не было, роль Сталина в реформах 1920-1930-х, а также в подборе и расстановке кадров в 1940-е годы оценивалась в них весьма положительно[4]. В публичной истории россияне еще долго будут болеть синдромом Сталина.
____________________
литературы
Внешние ссылок в Интернете
____________________
[1] Новые известия. 9. Juni 2014.
http://www.newizv.ru/lenta/2014-06-09/202979-slova-putina-o-pereimenovanii-volgograda-nepravilno-ponjali-peskov.html (11.9.14)
[2] Путин предложил провести референдум о возвращении Сталинграда//РБК. 6. Juni 2014. URL: http://top.rbc.ru/politics/06/06/2014/929157.shtml (11.9.14)
[3] Общественное мнение – 2013, Moskau: Levada-Center, 2014, S.246-247
[4] Филиппов, А.В. Новейшая история России, 1945—2006: Lehrerhandbuch / А.В. Филиппов. – М.: Просвещение, 2007, S.87-88.
____________________
Авторы фотографий
© Wikimedia User “High Contrast” – Creative Commons Attribution 3.0 Germany – http://commons.wikimedia.org/wiki/File:Volgograd_city_sign.jpg
Рекомендация для цитирования
Ходнев Александр: Сталин, Сталинград и политика исторической памяти в России. In: Public History Weekly 2 (2014) 31, DOI: dx.doi.org/10.1515/phw-2014-2534.
Copyright (C) 2014 De Gruyter Oldenbourg и автором, все права защищены. Эта работа может быть скопирована и перераспределяется в некоммерческих, образовательных целях, если разрешение выдается автором и использования правообладателей. Для получения разрешения обращайтесь: julia.schreiner (at) degruyter.com.
The post Stalin, Stalingrad, and the Politics of Historical Memory in Russia appeared first on Public History Weekly.
